ЗАГОВОРЕННЫЙ

Ганс брел по заснеженному лесу и не знал, куда он идет. Его высокомерная уверенность ослепляла его, не давая разуму логически поразмыслить. Скорее всего, через некоторое время, он придет в себя после этой дьявольской феерии смерти и примет решение...

Тут его неожиданно окликнули. - Стой!.. Ну вот, подумал он, опять русские - как они мне надоели... Стоять! - прозвучало громче и увереннее. - Еще один шаг и я стреляю! Ганс остановился и поднял руки. К нему из-за кустов направились два бородатых мужика в шинелях без погон, обвешанные оружием. Третий остался поодаль и взял его на прицел винтовки. Мужики, поравнявшись с ним, осмотрели его с ног до головы.

- Кто таков? И куда идешь?

Чуть дернув ногой Ганс понял, что карман был пуст, так как он потерял пистолет. Но на этот раз он был весьма рад этому.

- Оттуда иду?! Жить сильно хочется, братцы! С эвакуационного состава я, и документ имеется...

- А куда идешь-то?

- Говорю ж вам - больно жить хочется. Куда-нибудь и подальше отсюда!

- Ну ладно. Иди с нами... Руки-то отпусти...

И они втроем отправились вглубь леса. Человек, держащий на прицеле Ганса, отпустил винтовку, оставив палец на спусковом крючке. Он брел за всей группой немного в отдалении. Подойдя немного ближе, он с легкой улыбкой сказал: - Что-то мне рожа твоя не нравится, браток!

- Брось, Василий. Сейчас придем - командир дознается, кто таков.

В просторной землянке, куда Ганса привели бородатые мужики, было темно. Этим он незамедлительно и воспользовался. Ловко вытащив из паспорта, который находился в нагрудном кармане, серебряную пластинку и потерев губы рукой, как будто у него пересохло во рту, спрятал жетон под языком. В дальнем углу землянки находилась печка-буржуйка, которая щедро источала приятное тепло. Возле нее расположились рослые люди, которые почти все остановили взгляд на вошедшей группе.

- Товарищ майор, вот - бегунка поймали, он уверяет, что бежал с уничтоженного эвакуационного состава.

- Как же ты выжил, друг дорогой? - иронично спросил, судя по всему, старший. Он резко поднялся и подошел к Гансу, в упор впившись взглядом в его глаза. Недрогнувшим взором, они несколько мгновений смотрели друг на друга. Ганс слегка прикоснулся рукой к своей ране у глаза. - Считайте, что меня здесь нет, я должен был умереть, как все. Но немецкая пуля пощадила меня. Его собеседник, слегка улыбнувшись, сказал:

- Что делал в составе?

- Ехал на Урал, в эвакуацию.

- Кто таков?

- Местный житель, Вакуленко. Документы со мной...

- Почему не на фронте?

- По решению местного обкома партии, после выздоровления я должен был пойти на тракторный завод, так как обладаю большим опытом в своем деле...

Лицо собеседника немного смягчилось. - А кобылу мою подковать сможешь?

- Конечно! - опять не моргнув, соврал Ганс - но мне нужны инструменты.

- Найдем мы тебе инструменты, а пока Григорьич проводит тебя в соседнюю землянку. Там у тебя проверят документы и определят, что делать с тобой дальше…

По всему Ганс понял, что он попал в какую-то банду, но позже отказался от этой мысли, так как понял одну определенность. Лейтенант секретной службы Аненербе Ганс Шнафдер, попал в наскоро сформированный партизанский отряд, который был предназначен для возможного прикрытия отступающих подразделений и эвакуационных составов. Быстро бегущие размышления Ганса прервал скрип открываемой двери. Люди, сидящие у печи, заметно оживились. А сам их командир, который минуту назад так пристрастно узнавал у него правду, вмиг потерял у нему интерес. Двое сопровождающих ввели в помещение большую и темную фигуру, поблескивающую замками и клепками. Несколько людей вскочили. Зажглась еще пара керосиновых фонарей. Неконтролируемый стон изумления раздался из уст Ганса. Ах... Неожиданности уже не развлекали его, а сеяли в душу тошный страх, вызывающий легкую дрожь в челюсти и все увеличивающуюся сердечную боль. Это был Венс Штольман, легендарный ас вермахта, который доставил его в Россию. Взгляды их на миг встретились, но летчик, несомненно узнав Ганса, отвернулся в сторону и сплюнул кровавой слюной. После чего, мельком глянув на Ганса, по-немецки произнес: Гюнтер, Шнафдер - нет одного... Будучи профессионалом-разведчиком, Ганс еще раз убедился, что в центре его однозначно считают погибшим, со всеми соответствующими выводами. Летчик был убежденным нацистом и фанатиком идей Гитлера и поэтому для пользы дела, он и виду не подал, что знает Ганса, отодвинув инстинкт выжить на дальний план...

- Товарищи! Кто знает немецкий? Судя по молчанию, таковых не нашлось. Ганс и ухом не повел, едва сдерживая свои эмоции.

- Может ты знаешь? - обратился к нему суровый товарищ.

- Немного - сказал он.

- Что он сказал? - последовал вопрос.

- Он несет какую-то ересь, командир.

- Что именно?

- Говорит, что кто-то умер.

- Кто?

- Не знаю, у него спросите...

Ладно... Коваленко! - крикнул главный. - Завтра все по плану и встретишься с товарищем из Курска - передашь немецкого летчика, а пока - забери этого летуна, свяжи его покрепче - да ноги не забудь. Закрой ему рот, чтоб не ляпал, пока нам угодно не будет, и пусть спит сладко. Да и этого чудика с поезда - забери, тоже устал видимо - уже тихо говорил главный, сосредоточенно рассматривая паспорт Ганса.

Коваленко оказался рослым, рыжеволосым парнем с детскими веснушками на лице, но с весьма крепким телосложением. Под правой рукой у него висел немецкий шмайсер, а с двух сторон на поясе, красовались два штурмовых ножа и несколько гранат, которые придавали ему грозный вид.

- Ну, пошли штоль - сказал он Гансу, а немецкого летчика подтолкнул стволом в спину в сторону выхода. Разрешите идти, товарищ командир? - Идите Коваленко, и глаз не спускайте... потом чуть улыбнувшись, перевел взгляд на Ганса. - С обоих...

Отпросившись на минуту по нужде, Ганс, зашедши в свое новое прибежище, изумился. В углу землянки, освещаемой лучиной, на нарах сидел связанный по рукам и ногам летчик. За пару минут, рыжий парень мастерски перевязал его вдоль и поперек парашютными стропами, и сверху надел на него старую, простреленную шинель, в которой искусный ас вермахта смотрелся очень комично, и к тому же у него был завязан рот цветным женским платком. Ганс широко улыбнулся и прошел вглубь землянки. Она было довольно холодная, несмотря на наличие буржуйки, которая судя по всему, с лихвой оправдывала свое название, скупо давая людям тепло.

- Ну что чудик, сходил? Извини - чая не предлагаю, самому жрать хочется. Завтра с утра придет особист, дознается про нашего летчика. Да и тебя, друг мой, проверить надо... Чуть улыбаясь и смотря Гансу в глаза, он вмиг привязал его тонким ремнем к железной петле в стене.

- Не дрейфь - весело подмигнул Коваленко. Если не виновен ты ни в чем, извинюсь перед тобой сердечно. Извини брат - это война! После этого, он завалился на нары напротив летчика и через минуту громко захрапел, по-детски приоткрыв рот. Гансу ничего не оставалось, как опуститься прямо на землю, и держа руку на стене, смотреть, как догорает лучина. Благо, что буржуйка была совсем рядом, и он довольно быстро прогрел свои озябшие бока...

Но отдыхать им всем пришлось совсем недолго. Через пару часов все трое были щедро усыпаны землей с потолка. Через миг раздался еще взрыв, потом еще и еще. Рыжий парень, моментально проснувшись, вскочил и ударом ноги распахнул дверь. После чего вмиг срезал штурмовым ножом стропы с ног летчика и развязал Ганса. Похоже на авиационные бомбы - сказал парень не то себе, не то своим охраняемым. - Быстро на улицу! - у меня нет желания лежать с вами в одной могиле.

Когда они втроем поспешно вылезли из землянки и отошли на некоторое расстояние, в их недавнее местопребывание точнехонько ушла немецкая авиабомба, превратив их убежище в беспорядочный частокол бревен и проволоки. Взрывы раздавались один за другим. Истошно ржали кони, крики раненых и предсмертные вопли слились в единую симфонию смерти, подгоняя троих, которые чудом избежали смерти. Когда они начали двигаться, сбрасывая с себя землю, два немецких истребителя, выбросив пару десятков легких авиабомб, ушли на свои базы.

- Парни! Пошли впереди меня! По возможности прячемся! Замечу попытку смыться - расстреляю! Переведи ему. Пошли... Вокруг все горело. Уже не было слышно стонов. Смерть накрывала все большие участки недавнего лагеря. Коваленко, оглянувшись вокруг, вспомнил инструкции командира о его действиях при таком исходе, и не медля ни минуты, дал знак рукой, что нужно идти.

Невидимая сила защищала эту троицу, которая с дерзостью бросила вызов смерти... Минутами раннее, Аурус метался между снарядами и осколками, направляя их в безопасные места. – Эх, люди! Чтобы вы без меня делали? Ах, мой милый Ганс, как ты мне надоел... но я должен помочь Хозяину, должен, должен...

Как оказалось, немецкое командование пустило в ход секретную директиву о дальнейшем уничтожении еще нескольких участков в Ростовской области. От партизанского отряда, бойцы которого задержали немецкого летчика и Ганса, ничего и никого не осталось, кроме рыжеволосого парня, который все гнал и гнал вперед своих пленников... Через некоторое время вернувшиеся истребители локализовали бомбардировку в одном месте - в расположении погибшего партизанского отряда. После того, как они взрывами перепахали землю, по звукам стало ясно, что начался прицельный минометный обстрел...

Они быстро уходили. Скоро Ганс внезапно почувствовал необычайный прилив сил и ярости. - Если уж я выжил в этом аду и не в первый раз - мне уже нечего бояться. Он неожиданно вспомнил безумную румынскую гадалку, которая показывала на него кривым пальцем...

Летчик шел впереди, за ним Ганс. - По нужде мне - сказал он конвоиру, который шел чуть поодаль от них. - Быстрей давай - сказал тот, да и я облегчусь маленько. Рыжий парень-конвоир быстренько пристроился к тому же дереву, что и Ганс. В этот миг Ганс схватив за шею парня, сокрушительным ударом впечатал его лицо в дерево. Парень медленно сполз по стволу вниз, закатив глаза и размазывая кровь по коре.

 - Русских можно победить только обманом, господин полковник, и только один раз - на чистом немецком произнес Ганс. После чего он подтянул штаны парню и сказал Штольману: иди сюда, да побыстрей. Летчик заковылял к нему и протянул ему перевязанные стропами руки, которые тот быстрыми ударами ножа, позаимствованным у конвоира, освободил от пут. После этого он посадил на землю находящегося без сознания парня, прислонив того к дереву и связал ему ноги. Потом он забрал у него второй нож, гранаты и автомат с запасным магазином. Немного подумав, он бросил один из ножей к нему и произнес: Достаточно смерти, тошнит уже. Пусть сам решит, жить ему или нет... если захочет... Если очнется - выживет, если нет - не моя вина. Летчик во все глаза смотрел на Ганса и не мог поверить, насколько тот преобразился за последнее время. Перед ним стоял здоровяк с русской небритостью и наглым взглядом. Во всем виде Ганса очень трудно было угадать профессионального немецкого разведчика и диверсанта Ганса Шнафдера, невесть как попавшего в тайный отдел Аненербе.

- Пошли! - сказал он ему. Грустно будет сейчас погибнуть от немецкой мины. Летчик хотел что-то спросить у Ганса, но тот, поняв его желание, произнес: поговорим потом, полковник. Нам нужно немедленно уходить отсюда. Где-то недалеко должны быть немецкие расчеты, которые так заботливо перепахали лес. И они, взяв оружие, поспешили далее, откуда, по расчетам Ганса, велся минометный обстрел...

Уже темнело, как пытливый слух летчика уловил какой-то посторонний звук. Жестом он попросил Ганса, который шел следом с автоматом наперевес, остановиться и начал прислушиваться. Ну?? - нетерпеливо поддернул он летчика. Тс-с - только и прошептал тот и продолжил прислушиваться. - Лязг оружия, немецкое... Такого нет у твоих русских друзей - сказал наконец он. К тому же я чувствую запах шнапса... О-о-о - шна-апс - расплылся в улыбке летчик. Пойдем быстрее, мой друг! Только скорее, твой дед Гюнтер сильно стар... И они быстро двинулись в сторону, куда указал летчик. Когда до источника звуков оставалось совсем немного, и майор все больше распалялся предстоящей встрече со своими и ожиданием шнапса, путь их преградил густой пролесок с несколькими старыми березами. За одной из них стоял немецкий часовой, который выждав момент, когда мимо него пройдет летчик и за ним беспечно посвистывающий Ганс с оружием и в советской спецодежде, крепким ударом приклада винтовки в затылок, нейтрализовал конвоира.

Аурус и Аргенус сидели на одной из выступающих с океана, высокой скале и взирали на заходящее солнце. Прекрасный закат, творение Отца, согревал их согрешившие души и одновременно навевал смертельную тоску...

- Как же мне надоело все это, мой друг! Мне все больше и больше противны люди, в которых я узнаю подобие Его... Их мысли, стремления, мечты, радость и горе...- не много ли чести им, Аргенус? И почему Сын так полюбил их, придя сюда, и позорно пострадал от их рук, позволив им убить себя? Как их можно любить после этого? Я помню, как один из наших шептал на уху преступнику, распятому рядом с Ним: скажи Ему - спаси Себя и нас! Одним движением века Он мог испепелить эту землю и уничтожить этих опустившихся сущностей... почему?...почему?

- Все дело в Его любви к людям, непонятной для нас, Аурус. Знаю только, что если бы Отец изъявил волю уничтожить грех, зло и беззаконие быстрым решением, мы бы тут с тобой не говорили... Так что подумай, Аурус! Может, все же попробуем вымолить у Сына прощение?

- Может быть... но не сейчас... В моей душе бьется адское пламя злости к людям. Я не против послушать тебя, Аргенус, но люди... Эти ничтожные существа, которым Отец явил непонятную мне милость. Ты же знаешь, как я был красив. Сияние моего лика раскрашивало любимый нами земной закат солнца. Моей красоте и великолепию радовались наши друзья, прославляя Творца... А я обделен Его вниманием и любовью… Да…да - я согрешил, уйдя к Хозяину. Но я не убивал Бога, как люди, не убивал...

- Милый Аурус. Я не знаю, насколько велика милость Создателя, но все же, прошу тебя, всем сердцем, остановись! Отстань от того человека, которого желаешь лишить жизни! - Возможно, нас простят...

- Возможно, а может и нет... Зачем гадать? Мое сердце жаждет смерти того человека, которого называют Заговоренным. А после - я успокоюсь, Аргенус, обещаю тебе!

Они сидели и смотрели на закат до полной темноты, после чего взмыли в небо и растворились в нем, осыпав поверхность воды мелкими тлеющими угольками, которые с громким шипением поглощала вода…

Очнувшись от забытья, Ганс первым делом увидел перед собой настороженное, но пьяное и довольное лицо своего недавнего спутника - боевого летчика полковника Штольмана. Тот, заметив, что Ганс очнулся, быстро наклонился к нему, широко улыбаясь. В правой руке он держал никелированную флягу со шнапсом, на которой был отчеканен имперский герб Рейха. Ганс попробовал приподнять голову, но острая боль разлучила его с этой мыслью. Быстро пошарив взглядом по комнате, он понял, что находится в госпитале и на этот раз - в немецком. На стене у входа красовался портрет фюрера в молодые годы. Штольман продолжал широко улыбаться пьяной улыбкой. Стоящий рядом возле койки Ганса военный в накинутом халате, сказал: - Приносим свои искренние извинения, господин лейтенант! Наш часовой вложил всю свою арийскую силу в удар прикладом. Это его служба и просим вас лояльно отнестись к нам за это... м-м-м... неудобство, причиненное вам. Искренне просим вас не докладывать в Центр о способе вашего задержания! Мы сердечно приносим...

- Отставить! - устало, но уверенно произнес Ганс. Ваш солдат поступил, как настоящий воин, проявив смелость и находчивость, не побоявшись вооруженного человека приложить прикладом. Но все же он чуть переусердствовал - заключил Ганс, с гримасой боли поднимая голову с подушки. Чуть приподнявшись на локтях, он спросил:

- Вы сообщили в Центр о моем появлении?

- Да, господин лейтенант! Генерал Гюнтер извещен и выразил желание как можно скорее встретиться с вами...

- Дед неугомонен - вслух заключил Ганс. Что? Уже в пути? Ох... надеюсь, он не забыл подтянуть гири своих часов... Тут он с легкой неприязнью вспомнил, что когда они с летчиком брели по лесу, он, запнувшись об трухлявый пень, проглотил свой жетон...

- И вот еще что: принесите мне специальный медрезервуар и слабительное. Дед Гюнтер не любит, когда я теряю свои документы...

Самолет с генералом вылетел ранним утром. Перед этим, Отто Гюнтер всю ночь спорил с секретарем фюрера Клаусом Бернингом...

- Это безрассудство, Отто! Я понимаю, что ты нашел своего агента, очень важного для Рейха, но твоя жизнь дороже, чем его! - Генерал посмотрел на собеседника тяжелым взглядом.

- Его жизнь сейчас важнее всех наших, вместе взятых. И тот факт, что он жив, дает нам надежду, что Рейх победит!

- Я не вдаюсь в твои дела, дорогой Отто! Я пытался фюреру вставить мозги на место, но похоже, что вы оба весьма рассчитывайте на потусторонние силы, которые возможно помогут нам. Я всю жизнь солдат, как и ты, поэтому я все же верю, что вы знаете, что делаете! Но помни, Отто! Ты уже стар, и если с тобой что-нибудь случится - не по уставу, рейх уже не найдет такого специалиста. В Абвере до сих пор сожалеют о твоем переводе в Аненербе...

- Не льсти мне, Клаус - я обычный солдат и мы делаем общее дело! Я должен лететь!

Бернинг быстро подошел к Отто, сидящему за столом и пристально посмотрел тому в глаза. Взгляд Гюнтера не дрогнул.

- Ты уверен, старый плут?

- Да, дорогой Клаус - я должен лететь!..

Самолет с генералом вылетел ровно в полночь. Несмотря на уговоры сослуживцев и прямого начальства, Отто был упрям и принял рискованное решение отправиться в оккупированную Россию. С секретного аэродрома, с которого вылетел старый генерал, через пару минут поднялась эскадра из десяти истребителей Мессершмитт 109, которых Клаус Бернинг втайне от упрямого Отто отправил для его сопровождения. Он не хотел терять руководителя тайного отдела Аненербе, к которому фюрер проявлял повышенное внимание. Вся операция по вылету особого чина рейхканцелярии, была обставлена условиями особой секретности, так как чиновник такого уровня просто не имел права рисковать своей жизнью и покидать место своей работы в условиях военного времени...

Генерал смотрел в окно самолета. Вдали угадывалась едва краснеющая заря. На ее фоне, если приглядеться, можно было бы приметить несколько темных силуэтов эскадры сопровождения, но усталость не позволяла генералу вникнуть в происходящее. Разум его был занят только одним: предстоящей встречей с Гансом Шнафдером...

                                                                    ***

- Рядовой Кузнецов! - выйти из строя!

- Есть! - отчеканив каждый шаг, Алексей, вышедши из строя, подошел к командиру.

- Получите оружие и военный билет.

...Несколькими днями раннее, Пелагея, мать Алешки, не могла оттащить от него бабку Анфису, которая, упав на колени, вцепилась в него мертвой хваткой. - Не отпущу, милай! Нет, нет... Алешенька, голубь мой! Не уходи... Бабка истошно рыдала, смотря снизу мимо лица Алексея, так как была уже почти слепая. Лешка, подняв бабку за руки с колен, поцеловал ее влажное от слез лицо и весело сказал: Да вернусь я, вернусь... Ты же заговорила меня - то ли в шутку, то ли всерьез проговорил Алексей. После чего, аккуратно отстранив от себя бабку, резко развернувшись, зашагал к поджидающему его грузовику, из которого несколько пар глаз не отрываясь, наблюдали за картиной расставания. Уже возле грузовика, Алексей в последний раз обернулся и прежде чем подал руку товарищу, который намеревался его затянуть, помахал родным на прощание. Пелагея одной рукой вытирала платком слезы, а второй пыталась поднять с земли стоящую на четвереньках бабку Анфису, которая, залившись бабьим воем, пыталась ползти за машиной, то и дело поднимая левую руку, которой пыталась вернуть любимого внука...

ЧАСТЬ 7